LES POETES DE L'AGE D'ARGENT
ПОЭТЫ СЕРЕБРЯННОГО ВЕКА


МАКСИМИЛИАН ВОЛОШИН
MAXIMILIAN VOLOSHIN
VOLOCHIN

BIOGRAPHIE
POESIES


BIOGRAPHIE

Волошин Максимилиан Александрович (псевд.; наст. фамилия Кириенко-Волошин) (1877-1932), русский поэт, художник, литературный критик, искусствовед.

Родился 16 (28) мая 1877 в Киеве, предки по отцу — запорожские казаки, по матери — обрусевшие в 17 в. немцы. В три года остался без отца, детство и отрочество прошли в Москве. В 1893 мать приобрела земельный участок в Коктебеле (близ Феодосии), где Максимилиан Волошин в 1897 окончил гимназию. Поступив на юридический факультет Московского университета, втянулся в революционную деятельность, за причастность к Всероссийской студенческой забастовке (февраль 1900), а также за «отрицательное миросозерцание» и «склонность ко всякого рода агитациям» был отстранен от занятий. Во избежание иных последствий, отправился осенью 1900 рабочим на строительство Ташкентско-Оренбургской железной дороги. Этот период Волошин называл позднее «решающим моментом в моей духовной жизни. Здесь я почувствовал Азию, Восток, древность, относительность европейской культуры».

Тем не менее именно активное приобщение к достижениям художественной и интеллектуальной культуры Западной Европы становится его жизненной целью начиная с первых путешествий 1899-1900 во Францию, Италию, Австро-Венгрию, Германию, Швейцарию, Грецию. Особенно притягивал его Париж, в котором он видел центр европейской и, стало быть, всеобщей духовной жизни. Вернувшись из Азии и опасаясь дальнейших преследований, Волошин решает «уйти на Запад, пройти сквозь латинскую дисциплину формы».

В Париже Максимилиан Волошин живет с апреля 1901 по январь 1903, с декабря 1903 до июня 1906, с мая 1908 по январь 1909, с сентября 1911 по январь 1912 и с января 1915 до апреля 1916. В промежутках странствует «в пределах древнего Средиземноморского мира», наездами бывает в обеих российских столицах и обитает в своем коктебельском «доме поэта», который становится своеобразным культурным центром, пристанищем и местом отдыха писательской элиты, «Киммерийскими Афинами», по выражению поэта и переводчика Шенгели. В разное время там побывали В.Брюсов, Андрей Белый, М. Горький, А. Толстой, Н.Гумилев, М.Цветаева, О.Мандельштам, Г.Иванов, Е. Замятин, В.Ходасевич, М. Булгаков, К.Чуковский и многие другие писатели, художники, артисты, ученые.

Максимилиан Волошин дебютировал как литературный критик: в 1899 журнал «Русская мысль» печатает без подписи его маленькие рецензии, в мае 1900 там же появляется большая статья В защиту Гауптмана, подписанная «Макс. Волошин» и представляющая собой один из первых российских манифестов модернистской эстетики. Дальнейшие его статьи (36 о русской литературе, 28 — о французской, 35 — о русском и французском театре, 49 — о событиях культурной жизни Франции) провозглашают и утверждают художественные принципы модернизма, вводят новые явления русской литературы (в особенности творчество «младших» символистов) в контекст современной европейской культуры. «Волошин был необходим эти годы, — вспоминал Андрей Белый— без него, округлителя острых углов, я не знаю, чем кончилось бы заострение мнений…». «Совопросником века сего» именовал его Ф. Сологуб, называли его и «поэтом-отвечателем». Он был литературным агентом, экспертом и ходатаем, антрепренером и консультантом издательств «Скорпион», «Гриф» и братьев Сабашниковых. Сам Максимилиан Волошин называл свою просветительскую миссию следующим образом: «буддизм, католичество, магия, масонство, оккультизм, теософия…». Все это воспринималось через призму искусства — особо ценились «поэзия идей и пафос мысли»; поэтому писались «статьи, похожие на стихи, стихи, похожие на статьи» (по замечанию И.Эренбурга, посвятившего Волошину очерк в книге «Портреты современных поэтов» (1923). Стихов поначалу писалось немного, и почти все они были собраны в книге «Стихотворения. 1900-1910» (1910). «Руку настоящего мастера», «ювелира» увидел в ней рецензент В.Брюсов, своими учителями Волошин считал виртуозов стихотворной пластики (в противовес «музыкальному», верленовскому направлению) Т. Готье, Ж.М. Эредиа и других французских поэтов-»парнасцев». Эта самохарактеристика может быть отнесена к первому и второму, неопубликованному (составлен в начале 1920-х годов) сборнику «Selva oscura», включавшему стихотворения 1910-1914: большая их часть вошла в книгу избранного «Иверни» (1916).

С начала Первой мировой войны явственным поэтическим ориентиром Максимилиана Волошина становится Э. Верхарн, брюсовские переводы которого были подвергнуты сокрушительной критике еще в статье «Эмиль Верхарн и Валерий Брюсов» (1907), которого он сам переводил «в разные эпохи и с разных точек зрения» и отношение к которому подытожил в книге «Верхарн. Судьба. Творчество. Переводы» (1919).

Вполне созвучны поэтике Верхарна стихи о войне, составившие сборник «Anno mundi ardentis» 1915 (1916). Здесь отрабатывались приемы и образы той стихотворной риторики, которая стала устойчивой характеристикой поэзии Волошина времен революции, гражданской войны и последующих лет. Часть тогдашних стихотворений была опубликована в сборнике «Демоны глухонемые» (1919), часть — под условным объединяющим заглавием «Стихи о терроре» издана в Берлине в 1923; но в большинстве своем они остались в рукописи. В 1920-е годы Максимилиан Волошин составил из них книги «Неопалимая Купина», «Стихи о войне и революции» и «Путями Каина». Трагедия материальной культуры. Однако в 1923 началась официальная травля Волошина, имя его было предано забвению и с 1928 по 1961 в СССР в печати не появилось ни одной его строчки. Когда в 1961 Эренбург почтительно упомянул о Волошине в своих мемуарах, это вызвало немедленную отповедь А. Дымшица, указавшего: «Максимилиан Волошин был одним из самых незначительных декадентов, к революции он… отнесся отрицательно».

Максимилиан Волошин вернулся в Крым весной 1917. «Больше не покидаю его, — писал он в автобиографии (1925), — ни от кого не спасаюсь, никуда не эмигрирую…». «Не будучи ни с одной из борющихся сторон, — заявлял он ранее, — я живу только Россией и в ней совершающимся… Мне (знаю это) надо пребыть в России до конца». Его дом в Коктебеле оставался странноприимным во все время гражданской войны: в нем находили приют и даже скрывались от преследований «и красный вождь, и белый офицер», как писал он в стихотворении «Дом поэта» (1926). «Красным вождем» был Бела Кун, после разгрома Врангеля заправлявший усмирением Крыма путем террора и организованного голода. По-видимому, в награду за его укрывательство Волошину был при советской власти сохранен дом и обеспечена относительная безопасность. Но ни эти заслуги, ни хлопоты влиятельного В. Вересаева, ни умоляющее и отчасти покаянное обращение к всесильному идеологу Л. Каменеву (1924) не помогли ему пробиться в печать.

«Стих остается для меня единственной возможностью выражения мыслей», — писал Максимилиан Волошин. Мысли его устремлялись в двух направлениях: историософском (стихи о судьбах России, нередко принимавшие условно-религиозную окраску) и антиисторическом (проникнутый идеями универсального анархизма цикл «Путями Каина»: «там я формулирую почти все мои социальные идеи, большею частью отрицательные. Общий тон — иронический»). Характерная для Волошина несогласованность мыслей нередко приводила к тому, что его стихи воспринимались как высокопарная мелодекламация («Святая Русь», «Преосуществление», «Ангел времен», «Китеж», «Дикое Поле»), претенциозная стилизация («Сказание об иноке Епифании», «Святой Серафим», «Протопоп Аввакум», «Дметриус-император») или эстетизированные умствования («Таноб», «Левиафан», «Космос» и некоторые другие стихотворения из цикла «Путями Каина»). Тем не менее многие стихотворения Волошина революционной поры получили признание как точные и емкие поэтические свидетельства (типологические портреты «Красногвардеец», «Спекулянт», «Буржуй» и т.д., стихотворный дневник красного террора, риторический шедевр «Северовосток» и такие лирические декларации, как «Готовность» и «На дне преисподней»).

Деятельность Максимилиана Волошина-искусствоведа после революции прекратилась, однако он успел опубликовать 34 статьи о русском изобразительном искусстве и 37 — о французском. Сохраняет значение его первая монографическая работа о Сурикове. Осталась незавершенной книга «Дух готики», над которой Волошин работал в 1912-1913.

Живописью Максимилиан Волошин занялся, чтобы профессионально судить об изобразительном искусстве, — и оказался даровитым художником, его излюбленным жанром стали акварельные крымские пейзажи со стихотворными надписями.

Умер Максимилиан Волошин в Коктебеле 11 августа 1932.

Материалы взяты на странице:

http://voloshin.ouc.ru/

POESIES

Сероглазый король.
Слава тебе, безысходная боль!
Умер вчера сероглазый король.

Вечер осенний был душен и ал,
Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:

"Знаешь, с охоты его принесли,
Тело у старого дуба нашли.

Жаль королеву. Такой молодой!..
За ночь одну она стала седой".

Трубку свою на камине нашел
И на работу ночную ушел.

Дочку мою я сейчас разбужу,
В серые глазки ее погляжу.

А за окном шелестят тополя:
"Нет на земле твоего короля..."
***
Проводила друга до передней,
Постояла в золотой пыли.
С колоколенки соседней
Звуки важные текли.
Брошена! Придуманное слово, -
Разве я цветок или письмо?
А глаза глядят уже сурово
В потемневшее трюмо.
***
На шее мелких четок ряд,
В широкой муфте руки прячу,
Глаза рассеянно глядят
И больше никогда не плачут.

И кажется лицо бледней
От лиловеющего шелка,
Почти доходит до бровей
Моя незавитая челка.

И непохожа на полет
Походка медленная эта,
Как будто под ногами плот,
А не квадратики паркета.

А бледный рот слегка разжат,
Неровно трудное дыханье,
И на груди моей дрожат
Цветы не бывшего свиданья.

Прогулка
Перо задело о верх экипажа.
Я поглядела в глаза его.
Томилось сердце, не зная даже
Причины горя своего.

Безветрен вечер и грустью скован
Под сводом облачных небес,
И словно тушью нарисован
В альбоме старом Булонский Лес.

Бензина запах и сирени,
Насторожившийся покой...
Он снова тронул мои колени
Почти не дрогнувшей рукой.
Май 1913

Вечером
Звенела музыка в саду
Таким невыразимым горем.
Свежо и остро пахли морем
На блюде устрицы во льду.

Он мне сказал: "Я верный друг!"
И моего коснулся платья...
Как не похожи на объятья
Прикосновенья этих рук.

Так гладят кошек или птиц,
Так на наездниц смотрят стройных...
Лишь смех в глазах его спокойных
Под легким золотом ресниц.

А скорбных скрипок голоса
Поют за стелющимся дымом:
"Благослови же небеса -
Ты первый раз одна с любимым".
Март 1913

***
Все мы бражники здесь, блудницы,
Как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
Томятся по облакам.

Ты куришь черную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться еще стройней.

Навсегда забиты окошки.
Что там, изморозь иль гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.

О, как сердце мое тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.
1 января 1913

Он любил
Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики.
...А я была его женой.

***
Столько просьб у любимой всегда!
У разлюбленной просьб не бывает...
Как я рада, что нынче вода
Под бесцветным ледком замирает.

И я стану - Христос, помоги! -
На покров этот, светлый и ломкий,
А ты письма мои береги,
Чтобы нас рассудили потомки.

Чтоб отчетливей и ясней
Ты был виден им, мудрый и смелый.
В биографии славной твоей
Разве можно оставить пробелы?

Слишком сладко земное питье,
Слишком плотны любовные сети...
Пусть когда-нибудь имя мое
Прочитают в учебнике дети,

И, печальную повесть узнав,
Пусть они улыбнутся лукаво.
Мне любви и покоя не дав,
Подари меня горькою славой.
1913

***
В последний раз мы встретились тогда
На набережной, где всегда встречались.
Была в Неве высокая вода
И наводненья в городе боялись.

Он говорил о лете и о том,
Что быть поэтом женщине - нелепость.
Как я запомнила высокий царский дом
И Петропавловскую крепость -

Затем, что воздух был совсем не наш,
А как подарок Божий - так чудесен,
И в этот час была мне отдана
Последняя из всех безумных песен.
Январь 1914

Стихи о Петербурге
I

Вновь Исакий в облаченьи
Из литого серебра...
Стынет в грозном нетерпеньи.
Конь Великого Петра.

Ветер душный и суровый
С черных труб сметает гарь...
Ах! своей столицей новой
Недоволен государь.

II

Сердце бьется ровно, мерно.
Что мне долгие года!
Ведь под аркой на Галерной
Наши тени навсегда.

Сквозь опущенные веки
Вижу, вижу, ты со мной -
И в руке твоей навеки
Неоткрытый веер мой.

Оттого, что стали рядом
Мы в блаженный миг чудес.
В миг, когда над Летним Садом
Месяц розовый воскрес -

Мне не надо ожиданий
У постылого окна
И томительных свиданий.
Ах! любовь утолена.

Ты свободен, я свободна,
Завтра лучше, чем вчера, -
Над Невою темноводной,
Под улыбкою холодной
Императора Петра.
1913


RETOUR AU SOMMAIRE